когда потребляешь много информации о мире из "описательных" источников вроде книг, где зачастую уделяется большое внимание деталям, касающимся мыслей и мотиваций людей, твои собственные представления искажаются из-за сильного диссонанса. даже если авторы - условные современники, а социальный контекст относительно близок, между мной и описываемой средой пролегает зияющая пропасть, словно бы повествование ведется о вымышленной планете.
я остро ощущаю собственную ограниченность, ведь все время варюсь в собственном соку, притягиваю приблизительно одинаковый круг лиц и остаюсь верна структурированной сфере интересов и отлаженной рутине.
и это беспокоит меня лишь постольку, что я приблизительно представляю далекоидущие последствия подобного образа жизни: однажды я приду в отчаяние от осознания, что уже недостаточно сильна, молода и активна, чтобы что-то менять

говорю себе: у меня на сердце легко. я не чувствую сожаления то за одно, то за другое. говорю себе, что ну и пусть, пусть я последний щенок в корзине, быть бы целостным щенком, как самоцель. быть хорошим щенком. живучим щенком. здоровым щенком. щенком, который охуенен в своей полноценности вопреки нахождению в корзине.

У меня есть своя новогодняя традиция - каждый год 31 декабря я смотрю "Мечтателей" Бертолуччи.

И нет ничего больнее ожидания того, что тебя бросят.
И нет ничего страшнее одиночества.
И нет ничего.
Ничего нет.
Совсем.
А я смотрю, смотрю, смотрю в прошлое, потому что будущего не существует, вместо него черная воронка, на дне которой только холод и добровольная смерть в тридцать или сорок лет, что не так уж плохо, ведь не сейчас. Не сейчас, потому что живы родители. Потому что есть какие-то друзья. Призрачная надежда на то, что понравившаяся девушка, которая выказывает свое расположение, хоть сколько-то времени пробудет со мной. И нам будет хорошо. Будет смешно. И тепло.
Я не люблю ее. Мне просто хорошо с ней, мне просто хочется кого-то рядом, чтобы не сомневаться, что я есть, что я существую. Всегда вот так приходится искать себя в других. Перенимать в чужие привычки, присваивать их, потому что своего ничего нет, наверное, даже тела, оболочки. Нет ничего. Ничего нет. Только бесконечная пустота, наполненный болью вакуум и страх.
Я не должна завязывать отношений сейчас. Тем более с человеком, который сам не до конца душевно здоров, но ничего не могу с собой поделать. Я не люблю ее. Наверное. Я не знаю как это делается и чувствуется. Мне просто хорошо с ней, а она говорит, что ей хорошо со мной и мы много шутим, иногда о наших отношениях, которых нет или они уже есть, но я ничего не знаю и ничего не вижу. Потому что ничего нет. Нет ничего.
Нет меня.
Нет вас.
Все это лишь иллюзия Ведь не может быть оно настоящим? Не может ведь?
И я смеюсь, смеюсь, смеюсь, потому что уже четыре месяца как разучилась плакать, даже когда очень хочется, а горло предательски саднит так, что хочется вскрыть его лезвием ножа. Потому что хватит, хватит, хватит.
Заберите у меня голоса из головы. Я устала их слушать. Я хочу спать. Спать и видеть сны, которые реальнее и приятнее чем жизнь.
Я хочу спать и видеть сны.
Спать.
Видеть сны.
Быть чьим-то сном.
Растворяться во снах.
Уходить во сне, но так медленно и осторожно, чтобы никто не замечал, а когда заметили бы, то не могли бы вспомнить, кто я.
Уходить, уходить, уходить.
Больно и страшно.
Меня нет.

Театр начинается с вешалки… Хотя у нас их чаще всего называют «плечиками», я на самом деле так и не поняла, как будет правильно, да и не суть. Если я приду в театр зрителем, то, наверное, я попрошу «плечики». По привычке.
В нашей работе много тонкостей, мы тщательно следим, чтобы посетители театра не потеряли номерок, не разбили бинокль, не забыли сумку, а так же не ушли от нас с плохим настроением.
Я – гардеробщик.
На самом деле, я ещё новичок в этом деле, и работаю буквально вторую неделю, однако уже успела проникнуться атмосферой театра и все необходимые действия выполняются на автомате: «Здравствуйте! Не хотите взять напрокат бинокль? Вот ваш номерок, пожалуйста. Приятного вечера!» Больше всего мне нравится общаться с гостями театра, да и просто наблюдать за ними. Для многих поход в театр, это как выход в свет, красивые платья, строгие костюмы, дорогие украшения, элегантные прически – глядя на некоторых людей, мне кажется, что они собирались в театр, как минимум, с 9 утра (ну я бы точно такой марафет часов 7 наводила).
Я много раз была в театре, но никогда не задумывалась о том, сколько времени и сил тратят люди, чтобы нам было просто комфортно сходить и посмотреть спектакль. Да и вы, наверное, никогда не заморачивались на этот счёт. Но если всё же интересно, то я расскажу.
Итак, начнём.
Старт рабочего дня начинается в 17:45 (это крайнее время, когда я могу войти в театр, и гордой походкой устремиться в сторону дверки с надписью «гардеробщики»). Поскольку опоздания у нас щедро вознаграждаются штрафом, я, зная свою уникальную «пунктуальность», стараюсь выходить из дома ну очень сильно заранее. Наверное, поэтому я постоянно приезжаю на Маяковскую с запасом минут в 30-40 и неспешно отправляюсь за стаканчиком кофе в ближайший кофикс (если кто не знает, это сеть израильских кафешек с фиксированной ценой, как фикспрайс, только кафе).
Кстати, в местном кофиксе можно благополучно просидеть всё оставшееся до смены время, в ожидании своего двойного карамельлатте и клубничного чизкейка, он(кофикс) слишком популярен, так что очереди бывают просто гигантскими.
Но вернёмся от обсуждения мини-кофейни к работе: закупившись вкусняшками, я со скоростью улитки направляюсь в сторону обители искусства. Справа от меня люди безмятежно раскачиваются на качелях (если вы не качались на качелях рядом с памятником Маяковскому, вы не познали всю прелесть жизни), а слева расположилась Московская Филармония имени Чайковского, следом за которой находится театр Сатиры, а вот уже прямо рядом с ним раскинулся сад Аквариум. Если вам когда-нибудь доводилось прогуливаться здесь по вечерам, то вы просто не могли не оценить всё очарование Аквариума – по вечерам здесь включают подсветку деревьев и на долю секунды кажется, что ты попадаешь в сказочный лес. Кстати, именно сюда-то мы и направляемся, в сад Аквариум. В левом углу сада спрятался один из моих любимых театров Москвы и по совместительству источник моих доходов – театр имени Моссовета.
Три стеклянных двери за спиной и я в здании театра. Охранники не сильно нас запоминают, поэтому я вежливо здороваюсь и с важным видом прохожу в сторону гардероба, пока он не принял меня за наглого зрителя, проникшего в театр раньше времени.
Минут десять нам даётся на то, чтобы переодеться, подкраситься, причесаться (ходит легенда, что нельзя ходить с распущенными волосами, но я упорно нарушаю это правило). После чего, мы одетые с иголочки в чёрные брюки, рубашки и бардовые жилеточки со значком театра, забираем у старшего смены (точнее старшей) наши бинокли, ручки, листочки, мешочки и выстраиваемся на линеечку, на которой нам и сообщают, кто в каком гардеробе стоит, и какой сегодня будет спектакль, а самое главное – сколько он будет длиться.
Всё, что идёт дольше трёх часов – спектакль на выживание, хорошо, если будет чем себя занять – я обычно пишу конспекты, делаю домашку, читаю Карамазовых. В телефоне сидеть, кстати, нельзя, карается штрафом в размере 1000 рублей, хотя это мало кого останавливает, к тому же, особенно телефоном-то и не воспользуешься – связи здесь почти нет, а пароль от местного вай-фая знает узкий круг избранных, которые хранят его в строжайшей тайне и никому не разглашают под страхом смерти.

На часах 17:55, через 15-20 минут будут запускать людей, а мы в это время расходимся по позициям, протираем бинокли, расставляем всё по полочками и начинаем ждать. Я как-то недавно пошутила, что за несколько дней работы в театре у меня выработался рефлекс стюардессы – постоянно улыбаюсь. Приятно, когда тебе улыбаются в ответ, тогда твоя улыбка становится менее натянутой и более искренней, так и работать приятнее, и общаешься с гостями куда охотнее.
18:15. Первые зрители заходят в театр и оглядываются по сторонам, кто-то в поисках гардероба, кто-то в поисках зеркала, а кто-то просто восхищается убранством театра, хотя в Моссовете оно, честно говоря, хромает. По крайней мере, на первом этаже.
18:30. Людей становится всё больше, постепенно около окон гардероба выстраиваются небольшие очереди, нет, это не мы плохо работаем, просто людей слишком много.
18:50. Звучит второй звонок (если это, конечно не Ladie’s night, он постоянно опаздывает), все очень торопятся, никто не хочет упустить начало спектакля. Я так думала. Раньше. Торопятся далеко не все, кто-то неспешно направляется в сторону буфета за бокальчиком красного вина и пирожным «Корзиночка».
19:00. А вот тут начинается веселье, прибегают опоздавшие, которым нужно срочно помочь раздеться и отправить в зал, ведь через 10 минут после начала спектакля вряд ли кто-то впустит их в партер, бабушки-билетёры очень строгие, и за сильные опоздания могут сослать вас в амфитеатр до антракта, и только после него вы сможете благополучно пересесть на свои места в партере.
Где-то до половины восьмого приходят опоздавшие, а потом уже ждать кого-либо просто не имеет смысла, и вот тогда-то мы остаёмся один на один с огромным гардеробом. О том, как тут бывает скучно, я уже рассказывала несколькими абзацами ранее, иногда минуты в ожидании антракта тянутся очень медленно.
Антракт. Вот тут меня настигло очередное удивление – люди уходят во время антракта. Нет, не так. ЛЮДИ УХОДЯТ ВО ВРЕМЯ АНТРАКТА. Домой. Совсем. Как можно заплатить деньги, прийти на спектакль, и уйти на середине?! Это как начать книгу, прочесть до середины, закрыть её и выбросить в помойку, ты знаешь, как всё началось, как развивались события, а потом повествование просто прерывается. Я искренне не понимаю, как это возможно, но таких любителей «захлопнуть книгу» я встречаю всё больше и больше.
После антракта начинается вторая половина томительного ожидания, только теперь уже ожидания разгрузки. Хотя на самом деле мы далеко не разгрузку ждём, а момент, когда это всё наконец закончится, и мы отправимся по домам, потому что разгрузка, это демон, которого я до сих пор иногда побаиваюсь, особенно в те дни, когда идёт два спектакля или один очень популярный (ex. пресловутый Ladie’s Night, Casting/Кастинг, Иисус Христос – Суперзвезда и т.п.).
Люди приходят и начинают требовать свои вещи с таким видом, будто если я их сейчас же не отдам им в руки, они разнесут тут весь театр, а таких недовольных целая очередь. Точнее, две. Одна очередь обычная и очень большая, а вторая очередь людей с биноклями. Напоминаю, что наличие бинокля (естественно не своего, а того, который был взят на прокат в гардеробе) даёт право забрать одежду без очереди. Вот мы и получаем на выходе очередь недовольных жизнью людей и очередь для тех, кто без очереди.
Сильнее всего за смену выматывает именно разгрузка, потому что ты не только носишься как электровеник, так ещё и каждый бинокль проверяешь: не дай бог разбили, раскрутили, уронили, отломали. Но самое страшное (для меня) это услышать «Ой, девушка, а это не моё!» И после этого начинаешь бегать и искать то, что действительно нужно было отдать. Ну ладно, найти нужную вещь, допустим, у меня получилось, а вот что делать с той, которая осталась? Чья она? Кто её хозяин? Вот и трясёшься в ожидании очередного посетителя с кислой миной, который должен опознать и забрать свою потеряшку.
И вот, последние гости забрали свои вещи, и я наконец свободна, собираю бинокли в корзиночку, выбрасываю мусор, выключаю свет и выхожу из гардероба.
На сегодня моя миссия завершена, но завтра я вернусь вновь, чтобы повесить, возможно, ваше пальто на крючок.

вечное "надо". не потому, что обещал или жить не можешь, а по какому-то дурацкому полусознательному соглашению. оно отбирает даже иллюзию свободы. от этого "надо" хочется зарыться в листья и не вылазить, пока тебя не признают мертвым. за это я любил каникулы, такие короткие, некуда было спешить, все дела только потому, что сам хочешь, и хочешь истово. рутинная работа или творчество - все приносит удовлетворение, потому что твоё волеизъявление.
вставать к первой паре. иначе декан придумает какую-нить пакость. почему, мистер Андерсон?

- Что сейчас в твоей голове?
- Пустота… ммм… возможно туман.
- Найди в тумане деревце. Видишь?
- Вижу.
- Как оно выглядит?
- Маленькое, без листьев, с зелено-коричневым стволом и ветками.
- Спроси у дерева, как оно поживает.
- Хорошо, растёт, хочет стать большим деревом.
- А сколько ему лет?
- Оно не помнит точно, сказало, что мало. Раньше на этом туманном поле был лес, но в один день случился пожар и всё спалил. Теперь же деревья по чуть-чуть растут тут снова.
- Давай спросим деревья про пожар. Какого цвета был огонь?
- Алый.
- А как высоко горело пламя?
- До самого неба.
- А сколько длился пожар?
- Месяцы и годы. Он медленно и незаметно разгорался и так же затухал.
- Деревья помнят, как лес загорелся?
- Конечно, помнит всю историю от начала и до конца.
- Почему лес загорелся? Нет. Вопрос не для деревьев. Для деревьев. Кто или что подожгло?
- Это был до ужаса одинокий огненный дух (он обжигал всех вокруг и все бежали от него), который принял вид человек. Деревья говорят, что людям теперь не верят.
Оказывается раньше лес охранялся Крепкой Стеной, Вратами с Хранительницей и Стражем.
- Он стал охраняться ещё до того, как дух поджёг лес?
- Да. Но время всегда течет и все меняет. Деревья видели как Врата начали крошиться, Стена перестала находиться на одной месте, она то пропадала, то появлялась в разных местах, Страж же совсем расклеялся, как трухлявый пень и ничего не делал, Хранительница же была вымотана и до ужаса уставшей.
Возможно какая-то хворь посетила эти земли, но деревья ничего об этом не знают
-Когда дух пришёл, Стены, Врат, Хранительницы и Стража уже не было? Как зовут Стену? Как зовут Врата? Как зовут Хранительницу? Как зовут Стража?
- Ох, истинные имена никогда не открывают. Послушай лучше, что мне рассказали дальше.
В те тяжелые времена и пришел Дух к вратам, уговорил Хранительницу открыть врата сладкими речами о любви и спасении в обмен на проход в лес и ее компанию, ведь он так одинок.
Стен нет, Стража тоже. Он бродил где хотел, делал что хотел, он был свободен.
И начал разводить костры по всему лесу.
Незаметно для уставшей Хранительницы, за перемещением который постоянно следил из далека.
И в какой-то момент начался Настоящий Пожар. Горячий воздух обжигал горло Хранительницы и она потеряла речь, и глаза, с которых спала пелена, огонь обжигал ее стопы и она не могла бежать, она терпела и старалась спасти свой лес, но все в итоге превратилось в пепел и уголь, кроме пары зерен. Тут-то довольный Дух и понял, что остался снова один и ушел.
Обманывать и обжигать других людей. Он дал ей надежду на спасение, отдых и счастье, но разрушил ее и весь лес до основания…
Шло время. Солнце и дождь дали силы новым деревьям. Добрые люди порой проходили мимо и садили свои деревья, подкармливали Стража, собирали по осколкам Врата.
Но Стены все так же меняли свое место и не защищали лес, а дух Хранительницы превратился в Зверя, что мечется в обгоревшей части леса, где на ветках висят алые полосы ткани, что пугают зверя, напоминая о пожаре. Зверь воет и отпугивает людей от леса.
Порой теплый ветер срывает алые флаги и тогда Зверь может проходить ближе к Новому Лесу, но это бывает редко.
Да, Врата теперь очень хрупкие, но защищают лес.
Иногда приоткрываясь кому-то и снова закрываясь.
Вот в таком лесу живет это маленькое дерево.
- Спасибо.
- Спасибо и тебе.

вспоминаю былой восторг от предвкушения дня рождения: за месяц строить планы, обсуждать это с друзьями, родителями, таять от нетерпения получить подарки, радоваться, что ты стал на год старше, на год независимее.
во взрослой жизни все куда прозаичнее и угрюмее.
сдать квартиру, найти работу, не убить пассию, не попасть к мозгоправу, не начать бухать, как скотина, наконец решиться съездить к тебе на могилу.
кекс со свечкой - отличный вариант.

Все мы рассказываем свои секреты и тайны души другим. Людям\блогу\тлогу\тд
Хочу научится не распространятся о своей личной жизни никому. Тайна.
Как сложно держать мысли в себе, но я попытаюсь.
Бай.

слушайте, а что делать с теми, кому в 22 надоело пить в барах, дома тоже надело? кому уже не нравится курить, но все еще покупаешь пачку раз в два дня. кому нет дела до новой машины, ведь это просто средство передвижения. а сон - уже вовсе не средство передвижения в другие миры, это простая потребность, чтобы завтра снова можно было пойти на работу. что делать в 22, если ты чувствуешь необходимость в переменах, но сделать что-то нет сил, желания и вдохновения. да и что можно изменить, когда есть диплом, учеба в магистратуре, работа, дом, машина и любовь всей твоей жизни. завести ребенка, чтобы стало веселее? вряд ли. да и что можно дать ребенку в 22. когда покупка новых джинсов бьет по твоему бюджету. что делать с теми, кто в 22 уже имеет за плечами опыт быть веселым, грустным, активным и пассивным, кого уже похвалили на работе, а когда хвалят на учебе - уже не нравится, ведь все подумают, что ты заучка. когда уже были наркотики, алкоголь, сигареты, беспечные связи и серьезные отношения. жизнь в общежитии, на съемной квартире. пожить в палатке на берегу моря все лето, как моя подруга? она слишком отважная, я, как ни стараюсь казаться, не такая. и вряд ли мне принесет это истинное наслаждение, хотя я люблю жить в палатке. но жить в палатке в 22 можно тому, кто не работает в центре города, кто не обязан прилично одеваться на работу и ходить каждый день с чистой головой. что делать с теми, кто в 22 уже стал рабом системы и внезапно для себя осознал, что "любой бунт - это тоже элемент системы". это осознание, как разгадка тайны, которая мучила тебя всю жизнь. ты можешь жить в палатке на берегу моря хоть три, четыре года, но в итоге ты все равно вернешься в съемную квартиру, чтобы из неё ездить на работу на своей машине, а по пятницам покупать немного алкоголя и смотреть фильмы. и даже факт, что эти ежедневные обряды ты делаешь вместе с любовью всей твоей жизни, а через несколько лет у вас наверняка появится ребенок, не дают просветления, чтобы не спрашивать себя: "а что же делать человеку, которому уже исполнилось 22?".

***
Желание быть как все обусловлено лишь потребностью быть в безопасности. Желание быть "не таким как все" - попытка самовыражения допустимыми методами. Разумеется, это всегда лицемерно. Те, кто говорил нам, что ложь - это плохо, хотели иметь доступ к нашим мыслям, чтобы контролировать нас. Они лгали. Те, кто говорил нам, что нужно брать на себя ответственность за всё, не хотели брать её на себя.