Я прямо вижу, как он приходит в оперную гримерку Шаляпина с подарком после концерта, худой, в мятом плаще и еще какой-то весь будто почерневший, с явно различимыми следами застарелого туберкулезного процесса: впалая грудь, бледно-зеленая немочь на лице и воспаленные, устало-маниакально горящие глаза. И тут - неожиданно мягкий приятный голос, аккуратно-вежливая речь… манеры, никак не вяжущиеся с должностью этого человека (председатель всея питерской Чеки) и, само собой, всем известными атрибутами этой должности… А за руку он держит маленькую девочку; она наверняка опрятно одета и серьезна - не выдрессированно, а по-настоящему, это чувствуется. Любимая дочка. Леночка. Эта картина в дверном проеме - высокий изможденный мужчина, маленькая девочка и улавливаемая схожесть лиц - нагоняет отчетливую трепетную жуть. По крайней мере на только что услужливо нарисовавшее ее мое воображение.

Интересно, расстрельные подвалы Леночка тоже посещала?..

+

Не только жути, но и милоты, если честно.

Стучусь в его кабинет на месте любого нечастого посетителя и нахожу у пишущей машинки сосредоточенную хмурую девочку на надстроенном стопкой книг стуле, бодро шлепающую сизые печати на листы смертных приговоров. Волосы встают дыбом по всему телу.